Государство российское
ГлавнаяГосударство российскоеАнтимагия «социального государства». Неюбилейные размышления
Сергей Смирнов

Антимагия «социального государства». Неюбилейные размышления

Ты что же не петришь своей головой —
На всех не разделишь продукт валовой.

Сл. и муз. Т. Шаов

 

    Я уверен, что не только наша страна, но и человечество в целом находятся в преддверии неизбежного краха многих социальных институтов прошлого. Жизнь давно ушла вперед, а структуры, созданные многие десятилетия назад и финансируемые международным сообществом, застыли в своем развитии. Гибким стал рынок труда, кардинально обновились формы занятости, а Международная организация труда словно бы не замечает этих изменений и не отменяет многочисленные устаревшие конвенции, никак не отражающие сегодняшние реалии. Вот недавно Россия присоединилась к Конвенции МОТ № 132 об оплачиваемых отпусках, принятой в Женеве еще в 1970 г. Поставлена галочка. Зачем? Может быть, это сделано назло нашему традиционному другу-врагу США, которые не присоединились к Конвенции, но живут в этом смысле без особых проблем.

    Полагаю, что подобного рода формальные присоединения имеют нулевые последствия. Как и раньше, российские работник и работодатель будут договариваться между собой об удобных друг для друга времени и продолжительности отпуска, исходя из оговоренных контрактных обязательств. И отпуска, невзирая на Конвенцию, как, впрочем, и на Трудовой кодекс Российской Федерации, будут копиться. Или браться «авансом». А на бумаге все будет правильно и хорошо — соответствующая форма государственной статистической отчетности будет содержать абсолютно правильные показатели. Необходимое условие — благость во взаимоотношениях между работником и работодателем. В противном случае естественны судебные свары…

    Пора понять, что субъекты экономической деятельности и домохозяйства реально живут по эффективным понятиям, отказываясь от отживших форм государственного регулирования своей деятельности. Где-то правовое обеспечение новых экономических и социальных потребностей возникает достаточно быстро, но во многих случаях оно запаздывает или даже вектор его направляется в другую сторону... Тогда и формируется виртуальное социально-экономическое пространство, не имеющее ничего общего с реальным. И в течение года работник может брать 24 отпуска продолжительностью по одному дню, если ему так нужно «по семейным обстоятельствам», и если против подобной модели использования положенного отпуска не возражает работодатель.

    Вот и «социальное государство» — понятие, к которому следует подходить с известной осторожностью. И не потому, что этому понятию в 2010-м стукнуло 160: как известно, в 1850 г. его ввел в оборот Лоренц фон Штейн. В представлении этого «знаменитого немецкого государствоведа и экономиста», идея государства состоит, в том числе, в поднятии низших обездоленных классов до уровня богатых и сильных. Это что касается макроуровня. А вот на уровне домохозяйств фон Штейн реализовал свое представление именно о «социальном государстве», призывая к тому, чтобы оно осуществляло экономический и общественный прогресс всех его членов. Экономический механизм «социального государства» — перераспределение материальных благ в соответствии с принципом социальной справедливости ради достижения каждым гражданином достойного уровня жизни, сглаживания социальных различий и помощи нуждающимся.

    Все хорошо, на первый взгляд, но это — абстракция, и говорить о том, какое государство можно назвать социальным, а какое — нет, не имея четких количественных критериев, бессмысленно. В последнее столетие в экономически развитых странах дискриминация по имущественному и доходному признаку встречалась гораздо реже дискриминации по признаку национальному. Любой режим, заинтересованный в своем существовании (а в этом, понятно, заинтересован любой режим), неизбежно защищает материальные интересы «сирых и убогих» членов общества. Тот же СССР создал разветвленную сеть бесплатной социальной инфраструктуры, которую, однако, нельзя было назвать развитой, если принимать во внимание международные критерии качества и масштабов социальных гарантий. Впрочем, социальная сфера в экономике дефицита — это отдельная тема.

    Вопрос не в том, как позиционирует себя государство, а насколько высок в нем уровень жизни населения, много или мало в нем бедных. Форма приложится — было бы содержание. Но если нет финансовых ресурсов для содержания, то защитой на определенный период времени может послужить и форма. По моему глубокому убеждению, включение в текст Конституции Российской Федерации, принятой 12 декабря 1993 г. части 1 статьи 7, устанавливающей, что Россия — это «социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека», представляет собой не что иное, как реакцию на социальное, экономическое и ментальное невосприятие значительной частью россиян экономических реформ с крещендо в виде октябрьских событий. Согласитесь, это — достаточно абстрактная фраза — своеобразная реинкарнация статьи 20 Конституции СССР, постулировавшей, что «в соответствии с коммунистическим идеалом «Свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех» государство ставит своей целью расширение реальных возможностей для применения гражданами своих творческих сил, способностей и дарований, для всестороннего развития личности».

100 марок. Германия, 1971 г.

   Но будем справедливы: чувствуя это обстоятельство, разработчики российской конституции включили в ту же статью еще один пункт,описывающий базовые социальные обязательства государства: «в Российской Федерации охраняются труд и здоровье людей, устанавливается гарантированный минимальный размер оплаты труда, обеспечивается государственная поддержка семьи, материнства, отцовства и детства, инвалидов и пожилых граждан, развивается система социальных служб, устанавливаются государственные пенсии, пособия и иные гарантии социальной защиты». Заметим, что пункт 2 может существовать и без пункта 1. Обратное тоже верно, но нецелесообразно.

  Так стоит ли зацикливаться на обсуждении несуществующих проблем, ломать копья насчет критериев социальности государства, разрабатывать разного рода социальные конвенции и хартии, что было весьма модно делать в России в асоциальные девяностые? В отличие от не имеющей решения задачи разработки так называемой национальной идеи, приемлемой для всех без исключения социальных и экономических страт населения (например, можно обосновать концепцию «суеверной» демократии и сопоставить ее с концепцией демократии «суверенной» — которая из них окажется более конкурентоспособной на рынке национальных идей?), это сделать можно. Только задача современного государства совсем в ином. Важно мониторить социальную ситуацию в стране, выявлять стагнирующие социальные сферы, подверженные риску бедности группы домохозяйств, неблагоприятные в социальном отношении регионы.… И принимать соответствующие решения, обеспеченные финансовыми ресурсами.

   Россия — прекрасный полигон для аналитика, занимающегося социальной политикой. Не для населения, конечно, пережившего с интервалом в 10 лет — 1998 и 2008 гг. два кризиса. Но именно то, как повело себя российское государство в это время, свидетельствует, что с социальной точки зрения оно стало в каком-то смысле более зрелым. Нет, речь идет, конечно, не об общественно-политическом устройстве страны, разнообразных вертикалях, изменении технологий выборов — статистически значимой частью населения эти изменения оцениваются негативно, а их идеологами, естественно, позитивно. Но нет сомнения в том, что российское государство в лице органов социальной защиты и страхования в 2008—2009 гг., называя вещи своими именами, не «кинуло» тех же пенсионеров, как это было десятью годами ранее.

    А вот и цифры. В августе 1998 г. (первый месяц первого кризиса) средний размер назначенных месячных пенсий составил в России стране 402,7 руб, и в течение последующих 8 месяцев пенсии не повышались, составив в апреле 1999 г. 403,1 руб. Только в мае 1999 г. впервые за время кризиса пенсии были повышены, и их средний размер достиг 455,5 руб. В результате реальный размер начисленных пенсий резко снизился: в апреле 1999 г. он составил всего 47,2% по отношению к апрелю 1998 г. Кроме того, снизился и коэффициент замещения пенсией средней заработной платы. Если в августе 1998 г. он составил 0,385, то в декабре 1998 — 0,272. Наконец, средний размер пенсий, который до начала кризиса превышал величину прожиточного минимума пенсионера на 27%, в декабре 1999 г. составлял всего 77,5% этой величины.

Лоренц фон Штейн (1815—1890 гг.)    Десятилетием позже наступил второй кризис. Но вот в январе — ноябре 2009 г. средний размер назначенных месячных пенсий увеличился по сравнению с тем же периодом 2008 г. на 22,4% при росте потребительских цен за тот же период на 9,1%. Во II квартале 2009 г. пенсии по старости превысили величину прожиточного минимума пенсионеров на 35% по сравнению с 19,1% во II квартале 2008. В кризисном 2009 г. удалось повысить и коэффициент замещения. Если в январе — ноябре 2008 г. отношение среднего размера назначенных пенсий к среднему размеру начисленной заработной платы составило 0,248, то в тот же период 2009 — 0,278. Конечно, эти показатели являются относительным социальным достижением, и их не следует переоценивать, поскольку они обусловлены в том числе и медленным ростом номинальной начисленной заработной платы. Однако же те российские пенсионеры, которые не имели иных источников дохода, помимо пенсий, составили группу населения, которая в условиях кризиса, как минимум, не проиграла.

    Но имеет ли все это отношение к «социальному государству»? Успешное решение проблемы пенсионеров в 2008—2009 гг. обусловлено не социальным гуманизмом российской власти, но прежде всего наличием финансовых ресурсов, сформированных в хорошие «углеводородные» годы, а также действующим с 2002 г. новым пенсионным законодательством, которым четко регламентированы сроки и размеры индексации государственных трудовых пенсий.

    Уместен в этом контексте пусть и умозрительный вопрос — а были ли бы столь непопулярными у части российского населения экономические реформы 1990-х и их организатор и идеолог (реально достойные светлой романтической памяти другой части российского населения), если бы цены на отечественную нефть в тот период достигали ну не 120, а хотя бы 80 долларов за баррель?

   Повышение размеров социальных трансфертов или введение новых (т.н. «материнский капитал») — исключительно простой и технологичный способ решения части социальных проблем. Гораздо сложнее решать принципиальные вопросы реструктуризации социальной сферы, когда она начинает ориентироваться на человека, а не он на нее. И вот тут Россия не соответствует нашим априорным представлениям о «социальном государстве». Потому что именно человек гоняется за социальными услугами, а не услуги — за человеком. А социальные услуги поплевывают на него, получая бюджетные деньги. Или деньги домохозяйств.

    Не хватает мест в детских садах. Закрываются малокомплектные школы. Не регистрируются безработные. «Семейный» доктор остается одной из величайших иллюзий последних двух десятилетий. Финансирование высокотехнологичной медицинской помощи недостаточно, и даже не все дети — будущее страны — могут ее получить. Необходимые средства собираются общественными фондами. Полностью дискредитировала себя в глазах абсолютного большинства российских граждан милиция, на место которой приходит полиция… Тенденциозно подобранные факты? Желающие могут так считать, но ведь мы еще даже не подобрались к проблеме коррупции.

   Нельзя сказать, чтобы эти и иные проблемы не поднимались. Отдам должное национальным проектам как вновь изобретенной форме распределения финансовых ресурсов по социальным целям (я, наивный человек, не понимаю, почему цели этих проектов не могли быть решены в рамках текущей деятельности федеральных ведомств и целевых программ). Было закуплено медицинское оборудование, построены специализированные медицинские центры, запущены новые для России «школьные автобусы». Но в 2010 г. эти проекты оказались фактически свернутыми — при дефицитном бюджете приходится всерьез считать и по-иному распределять. Вместо этого нарисовался вопрос: «Где деньги, Зин?». И вот уже оперативно принимается федеральный закон, определяющий новый статус бюджетных учреждений, защищающий государство от государства же, вынужденного под давлением внешних обстоятельств часто вне контекста реальных экономических возможностей чрезмерно расширять перечень предоставляемых бесплатно социальных услуг.

    Считать, в том числе и в социальной сфере, российская власть научилась. Но в этом счете кроется и дьявол — вдруг из табакерки выпрыгивает некая цифра, которая начинает обсуждаться в контексте социальной справедливости. Выпрыгнули «несчастливые» 13 — и заполонили собой все пространство, в том смысле, что несправедлива плоская шкала подоходного налога. Подобный беспредметный спор  отвлекает. А вот практическая отработка сюжетов в предметном поле имущественного налога «зависла» на много лет.

    Отмечая 160-летие понятия «социальное государство», нельзя не задаться и таким неудобным вопросом, как «Верно ли оно по сути?». Ошибаюсь ли я, или нет, утверждая, что оно, подобно учению Маркса или подзабытому развитому социализму, оказалось «верно-всесильным» лишь в течение ограниченного периода времени? Полагаю, что наполовину это так — и не вина в том искреннего фон Штейна. Просто «социальное государство» оказалось социальной утопией на уже упоминавшемся макроуровне. Ни одно государство за прошедший немалый период социально-экономического развития человечества не смогло поднять низшие обездоленные классы до уровня богатых и сильных.

Лукас Востерман. Триумф нищеты. 1624—1630 гг.

    А историческая правда вошедшего в историю социальной мысли немца в том, что в любом государстве — называется оно «социальным» или нет — каждый его житель ожидает получить от него определенные ресурсы для своего прогресса на всех стадиях жизненного цикла. В этот перечень входят доступное образование, результативная медицина, гарантии в сфере труда и занятости, надежное социальное страхование, достойный уровень пенсионного обеспечения... Можно разрабатывать шкалы уровня социальности по соответствующим показателям, определять ее граничные значения. Все это занятная игрушка, но цена результата невысока. Несколько более информативны сопоставления государств по уровню социальности, но результаты этих сопоставлений без учета различий государств по структурам их экономик, жизненным укладам населения также не абсолютны.

    Но вот бесспорным для всех «социальных государств» является дружелюбие среды обитания человеку. Не об экологии речь, а о том, будет ли государство, и насколько искренне, результативно защищать экономические и гражданские права своих членов. А это в России — непаханая целина. В конституции можно писать что угодно, а важна практика.

   И последнее. Иногда критики «социального государства» подменяют понятия, выступая на самом деле против социальных функций государства. К чему может привести реализация этих затей на практике, человечество увидело на примере Туркмении недавней давности. Автору глубоко несимпатичны идеи асоциальности государства: ведь возложение большинства социальных функций — вплоть до содержания «своих» пенсионеров — на домохозяйства отбрасывает человечество в глубь веков.