Интервью
ГлавнаяИнтервью, Новый взгляд, Главная тема«Истинный рейтинг ученого определяют талант и время»

«Истинный рейтинг ученого определяют талант и время»

Андрей Анатольевич Левандовский – кандидат исторических наук, доцент исторического факультета МГУ, специалист по истории России XIX века.

Беседовала Василина Сидорова

Василина Сидорова: Андрей Анатольевич, по Вашей оценке, в восприятии общества сейчас ученые в России имеют высокий или низкий статус?

Андрей Левандовский: Понятия не имею. Я редко соприкасаюсь с обществом. Но вот пример. Я доцент, и я хорошо знаю по рассказам моей матушки, которая вышла замуж за доцента, моего батюшку, будучи студенткой, в конце 40-х годов прошлого века, что такой брак казался почти недоступным. Матушка была хороша собой, и у батюшки было много конкурентов, в частности военный летчик, но они не котировались совершенно. То ли дело Доцент! Сейчас, конечно, это совершенно проходное слово, и статус его не высок.

В.С.: Гуманитариев, в частности историков, воспринимают как ученых? Или ученый - это все-таки, прежде всего, физик, химик…

А.Л.: Сложно сказать. Вот, например, мастер, который у меня ремонт делал, меня называет творческим человеком. Видит, что я книжки читаю, лежат они, по крайней мере, повсюду. Вот он уважает, но это уважение, в целом, формальное. А так, я думаю, что перед обывателем этот вопрос вообще не стоит. Слово гуманитарий ему не понятно, не ясно, о чем речь идет. Я думаю, что мы растворяемся в пространстве, мало, кому заметны и интересны за пределами своего круга. 

В.С.: По вашим ощущениям, широкой аудитории сейчас история и историки неинтересны?

А.Л.: Есть круг людей, который со школы увлекся историей и верность ей сохраняет. Чем-то же надо заниматься в свободное от скучной работы время. Кто-то сериалы смотрит, кто-то на футбол ходит… А есть немногие, кто, наверное, искренне интересуется историей. Видно, что, в книжных магазинах, несмотря на всеобщее падение интереса к книгам, люди интересуются исторической литературой, берут в руки книжки.

Могу сказать, что сейчас уровень знаний тех людей, с кем я имею дело, заметно изменился по сравнению с тем, что было, скажем, в 1990-е годы, стал повыше.

Девяностые годы вообще были страшными в этом отношении. Я с начала 1980-х преподавал на знаменитых воскресных курсах в старом здании МГУ на журфаке. Сначала читал только историю XIX века. Было два потока по двести человек! В 1992 году пятнадцать человек осталось. Постепенно к началу 2000-х народа стало побольше.

Года два-три назад я читал публичные лекции в Тургеневской библиотеке, и меня поразил интерес аудитории. Это были люди либо старшего поколения, уже пенсионного, либо молодежь. Людей среднего возраста не было, они заняты на работе. То есть молодежь этим делом интересуется, это уже не плохо. Недавно у меня были лекции в Толстовском музее, и тоже народу много пришло. Очевидно все-таки, что интерес к истории есть.

В.С.: А историки и прочие гуманитарии должны ощущать ответственность перед обществом?

А.Л.: Я думаю, мы несем ответственность перед прошлым, а не перед обществом, перед самими собой, перед своей совестью. История сама выступает в роли, своего рода, собеседника, и предать ее – это как нарушение обязательств перед любимой женщиной, как обман друга. Самое главное – не врать самому себе, стремиться к постижению истины и делать это профессионально.

Конечно, чем лучше народ будет знать свою историю, тем лучше. От историка требуется ответственно и профессионально, при этом доступным языком, объяснять, почему произошло то или иное событие, что к нему привело. А главная задача – это бесконечная и непрестанная борьба со злостными мифами, которые кружат вокруг.

В.С.: На Ваш выбор направления научных исследований как-то влияют проблемы современности?

А.Л.: Это хороший вопрос. С одной стороны, такого нет. С другой стороны, я ловлю себя на мысли, что когда я начинал свою научную деятельность в эпоху застоя, предельно интересно было заниматься Николаевской эпохой, университетом того времени, западниками. Сейчас понимаю, почему. Потому что было соотнесение, схожесть. Мы жили в одинаковых условиях с ними. Застой всегда застой. А потом, начиная с 1990-х, гораздо больше стали привлекать реформы, преобразования, реформаторы и их судьбы… Сейчас боюсь, что, не дай Бог, придет время заняться историей террора. То есть время, конечно, накладывает свой отпечаток, потому что, повторюсь, при всей разнице персональной и хронологической застой всегда застой, реформы всегда реформы, террор всегда террор. И поэтому, отвлекаясь от современности, заниматься тем, что, несомненно, с современностью связанно, всегда очень любопытно.

В.С.: Как Вы считаете, какая должна быть государственная политика в области образования и науки?

А.Л.: Как можно меньше вмешиваться. Минимально. Естественно, наука всегда будет на бюджете, никуда мы от государства не денемся, но, как совершенно справедливо Гоголь написал, самая лучшая власть та, которую меньше заметно. Сейчас, напротив, взят курс на рекрутизацию, на подчинение чиновнику всего, что движется. При этом материальные условия не улучшаются, на зарплату доцента в 26 тыс. руб. жить нелегко. Думаю, еще ум чиновничий не дошёл до изыскания каких-то новых сюжетов в этом плане. А там будет, по-моему, еще интереснее.

В.С.: А что могло бы сделать само профессиональное сообщество, чтобы себя защитить, как-то улучшить свой статус?

А.Л.: Прежде всего, оно должно стать сообществом. Пока оно достаточно умозрительное, это сообщество. Его, собственно говоря, нет. Я на конференциях слышу негодующие возгласы по поводу того, что творится с этими рейтингами, об усложнении процедуры защиты диссертаций, попытках установить электронный контроль над всем и вся. В личных беседах об этом говорят постоянно. Но дальше этого дело не идет. Нужно четче заявлять о своей позиции. Возможно, просто власть не знает, что мы недовольны. Возможно, думает, что мы радуемся. Такое впечатление может возникнуть. По крайней мере, мы спокойно принимаем всё, что нам сверху спускают. И, пока нет противодействия, эти процессы будут только усиливаться.

В.С.: Как вы относитесь к введению «формул рейтинга» для оценки эффективности научной деятельности?

А.Л.: У меня здесь своя позиция, которая может показаться предельно устаревшей. Мы же часто употребляем слово «сообщество», «содружество». Ну, вот представьте себе, в наш дружеский круг приходит человек и первым делом сообщает, что у него рейтинг такой-то, что он писал такие-то статьи, и, соответственно, он должен в нашем дружеском кругу лидировать по всем позициям, но, при этом, мы знаем, что он полный идиот. В конце концов, рейтингом ведь не определяется ум человека, его реальная значимость. Она определяется совершенно иначе: тонким, не поддающимся контролю восприятием. Попытка чётко структурировать всё это приводит, по-моему, к диаметрально противоположному результату, который выражается в том, что инициативные люди сразу начинают много работать: они пишут массу дурацких статей, ездят на разные конференции, делают, как правило, пустые сообщения и т. д. И, вследствие этого, они получают гранты, надбавки… Хорошо ли это? Служение музам не терпит суеты.

Истинный рейтинг определяют талант и время. Борьба за формальные показатели и хирши губит сообщество, нарушает психологическое равновесие. Мы и без того обладаем массой пороков и изъянов, а эти нововведения их ещё больше усугубляют. На первый план выходит хваткий карьерист, который, раскрутившись в данной области, наберёт массу баллов.  А ты останешься за бортом, и это влияет уже на само твоё существование. В этом году, например, чтобы набрать баллы, я должен выехать на пять конференций и сделать с десяток публикаций, не халтурных, но без них вполне можно было бы прожить, они как пушинки. Теперь они необходимы как подушка безопасности. В какой-то степени это побуждает к научной деятельности, но, книжка, которая для меня чрезвычайно важна и которую я давно пишу – отложена.

В.С.: Последний вопрос будет про защиту диссертаций. Как Вы считаете, реформы в этой области способствуют повышению их качества?

А.Л.: То, что происходит, ужасающе совершенно. Во-первых, процесс защиты предельно формализован. Нужно собрать, кажется, несколько десятков бумажек, чтобы встать на защиту, и примерно столько же после нее. Причём сплошь и рядом они дублируют друг друга или просто совершенно никому не нужны.

Во-вторых, конечно, то, что творится с выбором оппонентов. Для защиты докторской нужно три оппонента, и у каждого должно быть по 8-10 публикаций на тему твоей диссертации, т.е. всего минимум 24 публикации. Что же это за тема такая, по которой до 30 публикаций уже докторами наук написано? А если у тебя тема новая, то её вообще защищать нельзя, потому что не выполнишь требования ВАК, не найдёшь людей.

В-третьих, по поводу междисциплинарных исследований. Вот это ужасающее правило, что нельзя привлекать ни культурологов, ни филологов, ни экономистов, а только специалистов по твоей узкой теме. Это убойно совершенно. Многие темы действительно междисциплинарные, смежные. Скажем, филологи по этой теме пишут много, но мы несколько меняем ракурс, смотрим с исторической точки зрения, причём мнение филологов чрезвычайно важно и полезно. То же самое, может быть у юристов и экономистов. А этого делать нельзя. Почему? Кто бы объяснил...

Ведь самое страшное, что никто ничего не объясняет. Самое ужасное, что никто ничего не спрашивает. Сверху сваливаются ужасающие требования, а мы, как червячки или муравейчики, под прессом копошимся, перебираем лапками в полураздавленном состоянии.

Хорошо понятно, что поводом явились фальшивые диссертации. Так боритесь с фальшивками, а не с научным сообществом! Не с молодыми людьми, которые в массе своей честно изучают, исследуют. Кто всё это придумывает? Я хотел бы посмотреть ему в глаза, но это невозможно, это анонимно. Одно моё предложение касается того, чтобы нововведения подобного рода были персональными, чтобы были известны имена, отчества и фамилии людей, которые их предлагают. Желательно чтобы в интернете был выложен портрет, чтобы посмотреть на него, хотя бы.

В.С.: Спасибо большое за Ваши ответы.

А.Л.: Спасибо большое за Ваши вопросы.