Мыслители редко становятся героями криминальной хроники и фигурантами уголовных дел. Если в прошлом кому и случалось «оступиться», то сегодня это воспринимается читателями как органическая часть творческого пути, заслуживающая скорее сочувствия и понимания, чем осуждения. Вот, к примеру, Ап. Григорьев, среди опытов которого есть и «Листки из рукописи скитающегося софиста»: отсутствие постоянной работы при страсти устраивать «симпосионы с возлияниями» вынуждали его к частым займам денежных средств, а невозможность рассчитаться по долгам доводила даже до «ямы». «Долговая яма» представляла собой заведение, куда кредиторы заключали — с помощью полиции — неисправных должников. Именно оказавшись в такой «яме», наш Аполлон написал, к примеру, серию программных статей, в том числе и для журнала братьев Достоевских «Время». По выходе на свободу в феврале 1861 г. Григорьев сел за письменный стол, чтобы составить «Несколько замечаний о значении и устройстве долговых отделений», где потребовал переделать «яму», у нас похожую более на острог и смирительный дом, «на основаниях европейских». В апреле статья появилась на страницах «Северной пчелы», а в конце лета 1864 г. автор в очередной раз оказался в «яме», откуда через месяц его выкупила некая писательница (вроде как в обмен на правку ее рукописей). Но на свободе Ап. Григорьев прожил всего четыре дня, скончавшись от «апоплексического удара» (инсульта). Другой российский писатель, с хорошим естественнонаучным образованием и параллельно занимавшийся философией (в Гейдельберге и Берлине), развивавший новое учение «Всемира» — А. В. Сухово-Кобылин — проходил подозреваемым по громкому уголовному делу, связанному с убийством Луизы Симон-Диманш, своей любовницы. Под следствием и судом он находился 7 лет, дважды арестовывался, находясь под угрозой отправки на каторгу, и только отсутствие явных доказательств, связи и денежные «дачи» нужным лицам освободили его от наказания. В шаге от тюремной решетки был и философ А. А. Зиновьев. В Москве, куда он приехал, в начале тридцатых годов помимо беспризорников шлялось много шпаны, сбивающейся в дворовые шайки, нападавшие на прохожих, отнимая у них деньги и прочие ценности. Существовала своя шайка и в том дворе, где проживал Зиновьев. Однажды, — вспоминал он («Русская судьба, исповедь отщепенца»), старшие подговорили его с приятелями украсть коляску с мороженым, в другой раз подбили на грабеж пивного ларька. Вскоре всех участников налета забрали в отделение милиции, откуда Зиновьеву удалось выбраться благодаря помощи брата. Однако с криминалом и уголовщиной представители философской среды связывались крайне редко, в основном мыслители совершали преступления и терпели наказания по политическим мотивам.

Формы наказания и ограничения свободы за нарушения «общественного спокойствия» (устоев государства) бывали разнообразными. Самым причудливым можно считать то, что выпало на долю П. Я. Чаадаева, на «философическое письмо» которого Николай I наложил резолюцию: «нахожу содержание оной смесью дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного». Военному генерал-губернатору Москвы Д. В. Голицыну предписывалось поручить лечение «умалишенного» горожанина искусному медику, вменив тому в обязанность каждое утро посещать больного. Указание императора было исполнено. Но т.к. приставленный к «басманному мыслителю» штаб-лекарь являлся часто сильно пьяным, то после жалоб больного приставили другого доктора, который в первый же приезд начал свой «осмотр» словами: «Вот в каких обстоятельствах пришлось нам увидеться, Петр Яковлевич: не будь у меня старухи жены и огромного семейства, я бы им сказал, кто сумасшедший».

Если Чаадаев пребывал за свое «Философическое письмо» всего лишь под домашним арестом, другие представители российской интеллигенции за мысли и мнения могли попасть в менее комфортные условия — карцер, гауптвахту, крепость, причем независимо от высоты своего социального положения. Например, Ю. Ф. Самарин, молодой и богатый аристократ, в 1849 г. вздумал, в виде писем к друзьям, описать состояние остзейских немцев и управления ими, держась славянофильской точки зрения. За письма эти, собранные в тетрадь, распространяемые в обход официальной (подцензурной) печати, автора привлекли к ответственности по обвинению в разглашении служебных тайн. Николай I призывал Самарина для объяснений и, к счастью для последнего, дело кончилось лишь 10-дневным арестом в крепости и переводом на службу в Симбирскую губернию. В тот же год арестован был и славянофил Иван Аксаков, поскольку его письма к отцу «заставляли предполагать » в нем разносчика либерального образа мыслей. Ему задали ряд вопросов, на которые он отвечал письменно «весьма подробно и откровенно», а потому император, возвращая документы графу А. Ф. Орлову, посоветовал: «Призови, прочти, вразуми и отпусти». Впрочем, Аксакову не удалось побывать в крепости, его только три дня продержали в III отделении. Зато позже в крепости оказался нигилист Д. И. Писарев, идеолог «реализма», лидер «критически мыслящих личностей». Причем первые два года он даже не знал, что его ожидает: ссылка или крепость. Неудивительно, что он часто впадал в нервное возбуждение и однажды не только выгнал из камеры Полисадова (протоиерея Петропавловского собора), но и швырнул в его спину книгу. В итоге Писарев провел в крепости 4 года 4 месяца и 15 дней, и за это время из-под его пера вышли статьи «Наша университетская наука», «Реалисты», «Промахи незрелой мысли» и мн.др. И анархист Бакунин, оказавшись в Петропавловской крепости, также опустошил не одну чернильницу: по требованию Николая I он взялся за «Исповедь», где изложил свой взгляд на революционное движение и славянский вопрос.

Широкое распространение в России имел и такой способ ограничения свободы для мыслителей, как ссылка в глухомань. В 5-й книжке «Телескопа» за 1836 г. («Впечатления Парижа»), описывая встреченного в пути юношу, ненавидевшего провинцию и стремящегося в Париж, Н. И. Надеждин заметил: «Бельфор городок прекрасный... не больше как в трехстах верстах от Парижа, следовательно не какой-нибудь наш Устьсысольск или Стерлитамак». И вот надо же так случиться, что уже на следующий год наш автор выехал из Москвы... в Усть-Сысольск! После публикации «философического письма» Чаадаева специальная комиссия признала Надеждина главным виновником скандала и рекомендовала императору отправить его на жительство в один из губернских городов под надзор полиции. В глухую провинцию отправили и А. И. Герцена, вспоминавшего с содроганием в «Былом и думах» (1856), как они ехали, не останавливаясь, потому что жандарму велено было делать не менее двухсот верст в сутки, по покрытой льдом, водой и грязью дороге, которая по мере приближения к Сибири становилась с каждой станцией только хуже, отчего само путешествие превращалось в телесное наказание. В 1857 г. после 7 лет заключения, уступая хлопотам семьи Бакунина, Александр II разрешил перевести узника «на вечное поселение» в Сибирь, откуда тот, впрочем, осенью 1861 г. совершил побег (через Японию и Америку) в Англию, в Лондон, где Герцен тут же принял его в состав издателей «Колокола». Ссылка была почти органической частью биографии многих российскийх мыслителей. В ней побывал, например, Н. А. Бердяев: в 1898 г. его арестовали по «социал-демократическому делу» и, исключив из университета, отправили в Вологду, где оказались и такие философы, как Б. А. Кистяковский, А. А. Богданов, А. В. Луначарский. Иногда ссылка была связана с пересечением государственной границы — например, массовое изгнание неугодных советской власти интеллектуалов в 1922 г. Часть из них покинули родину морем, на пароходе. И хотя философов, от общего числа «пассажиров», было мало, тем не менее современные исследователи предпочитают говорить о «философском пароходе». У группы любителей отечественной философии этот новый мем непременно вызывает умиление, они с благоговением перебирают имена Н. А. Бердяева, Б. П. Вышеславцева, И. А. Ильина, Л. П. Карсавина, И. А. Лапшина, Н. О. Лосского, Ф. А. Степуна, П. А. Сорокина, С. Л. Франка, тут же осыпая проклятиями советскую власть. Но изгоняли из России инакомыслящих и при «царском правительстве». Вот один такой, можно сказать, чисто академический случай... В начале XIX в. на профессора Харьковского университета И. Шада (приехавшего к нам по приглашению правительства из Германии) послано было министру народного просвещения два доноса с обвинением в национализме и неблагонамеренных мыслях о христианской религии и морали, а третий пасквиль касался его книги о естественном праве. Вопрос в доносах ставился ребром: поскольку Шад придерживается философии Шеллинга, то допустима ли она в России, ибо в сочинениях немецкого мыслителя «находятся места несообразные с понятием о власти Государей». После рассмотрения дела в 1816 г. официальные лица постановили: 1) удалив Шада немедленно от должности, выслать за границу, 2) изданные им книги «совершенно истребить». Шад пытался опровергнуть предъявленные ему обвинения, но безуспешно: его инакомыслие воспринято было в политическом ракурсе, а тут все чиновники предпочитали перестраховываться — «кабы чего не вышло». Вот, к примеру, подданные французского короля начинали с чтения «Энциклопедии», составленной учеными и философами, а закончили разрушением Бастилии!

Не только отечественная, но и мировая история философии богата злоключениями мыслителей, обреченных то на заключение, то на изгнание за пределы страны. Начало положено было остракизмом (греч. ὀστρακισμός, от ὄστρακον — черепок), при помощи которого в Афинах изгоняли неугодных народу лиц по постановлению собрания. В назначенный день всякий, обладавший правом голоса, писал на черепке имя того, кто опасен для общества, и тот, против кого подавалось положенное число голосов, должен был в течение 10 дней покинуть Афины (обычно на 10 лет, при этом изгнанные не лишались прав гражданства и собственности). Остракизму подвергался Дамон, греческий софист и советник Перикла, также считавшийся и учителем Сократа. Как писал Плутарх («Сравнительные жизнеописания»), Дамон отправился в изгнание за то, что он «казался согражданам чересчур разумным». По одной из версий первой женой Сократа была не Ксантиппа, а Мирто, дочь Аристида, также претерпевшего лишения через остракизм. По обвинению в нечестии, усмотренному в книге «О богах», изгнали афиняне софиста Протагора. Анаксагор, будучи метеком, то есть иноземцем, не обладающим правами граждан, не мог принимать участия в политической и общественной жизни Афин, тем не менее и ему пришлось покинуть город. Пытаясь объяснять естественными причинами солнечное и лунное затмение, землетрясения и прочие явления, он навлек на себя обвинение в оскорблении богов. Его судили и приговорили к смерти, от которой он спасся благодаря красноречию Перикла, так что приговор заменили изгнанием. Ну а другой метек — Аристотель — оставил нам в «Политике» и «Афинской политии» свидетельства об остракизме и связанные с этим суждения «за» и «против».

Изгнаниям подвергались и римские мыслители. Например, Сенека, философ, поэт, государственный деятель и блестящий оратор. При Калигуле он вошел в сенат, где одна из его речей вызвала такую зависть императора, что тот распорядился убить оратора. Однако Калигулу уверили, будто Сенека болен и потому жить ему осталось недолго. Так благодаря обману Сенека избежал смерти, но жить легче ему не стало. При Клавдии философа сослали на Корсику, обвинив в связи с племянницей императора. После восьми лет изгнания он вернулся в Рим благодаря Агриппине Младшей, вскоре поручившей ему воспитание сына Нерона. И Сенека согласился, надеясь воспитать правителя-мудреца. После убийства императрицы Сенека отошел было от государственных дел. Но когда в 65 г. раскрыли заговор, Нерон, несмотря на почти доказанную непричастность Сенеки, приказывает бывшему наставнику умереть, что тот и исполнил... В 1993—94 гг. состоялось, санкционированное императором Домицианом, массовое изгнание из Рима философов, и среди них был и Эпиктет, который, переселившись в Никополь, открыл собственную школу. Но на короткое время мы снова вернемся к грекам, чтобы посмотреть на процесс осуждения философов, на то, как и по каким причинам они могли угодить в тюрьму.

Наиболее известный случай — суд нал Сократом. Дело против него возбудили (в 399 г. до н.э.) благодаря стараниям Мелета, посредственного поэта; Анита — владельца кожевенных мастерских и заклятого врага софистов (к которым он причислял Сократа), а также оратора Ликона. Текст их обвинения гласил: «Сократ обвиняется в том, что он не признает богов, которых признает город, и вводит других, новых богов. Обвиняется он и в развращении молодежи. Требуемое наказание — смерть». Собрание судей, где разбиралось дело Сократа, состояло из 501 человека. За интеллектуальную напористость, граничащую, для обывателей, с наглостью, Сократа признали виновным. В итоге суд вынес смертный приговор, для исполнения которого Сократу пришлось принять чашу с ядом. Другой вид казни испытал на себе английский мыслитель Томас Мор, автор «Утопии», продолживший дело Платона в поисках идеального устройства общества. Как и Сократ, он проявлял принципиальность, ставя превыше всего закон — государственный и религиозный, что медленно, но верно вело его к гибели. Возмущённый отходом Англии от «истинной веры», он не появился на коронации новой жены короля, которому прежде препятствовал в разводе, а затем отказался от присяги. И вот итог противостояния — в 1535 г. ему вынесен приговор: «Вернуть его в Тауэр, оттуда влачить по земле через все лондонское Сити в Тайнберн, там повесить его так, чтобы он замучился до полусмерти, снять с петли, пока он еще не умер, отрезать половые органы, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности. Затем четвертовать его и прибить по одной четверти его тела над четырьмя воротами Сити, а голову выставить на Лондонском мосту». Однако король все же заменил эту казнь... простым отсечением головы! Мор спокойно выслушал это сообщение и поблагодарил короля за оказанную «милость» (по другой версии он воскликнул: «Избави, Боже, моих друзей от подобного милосердия!»). А подойдя к эшафоту, попросил одного из тюремщиков: «Пожалуйста, помоги мне взойти, а сойти вниз я постараюсь как-нибудь и сам». Ну а к палачу он обратился со следующими словами: «Шея у меня коротка, целься хорошенько, чтобы не осрамиться». И уже в самую последнюю минуту, став на колени и положив голову на плаху, добавил: «Погоди немного, дай мне убрать бороду, ведь она никогда не совершала никакой измены». Спустя мгновение голова Томаса Мора покатилась по помосту.

А вот соотечественник Мора — философ Фрэнсис Бэкон — оказался в тюрьме по другой статье. В 1620 г. он публикует знаменитый «Новый Органон», а в на следующий год обвинен... во взяточничестве (по другой версии, в казнокрадстве), после чего заключен в тюрьму, правда, всего лишь на два дня. Снова политика привела в тюрьму другого англичанина — Бертрана Рассела, философа, логика, математика. В 1918 г. его арестовали за пацифистскую деятельность. Заключение под стражу, по признанию философа, не вызвало у него неудовольствия, напротив, «помогло сохранить самоуважение и дало возможность поразмышлять над чем-то более светлым, чем разгул разрушительных сил» («Автобиография»). Благодаря ходатайству влиятельных лиц его разместили в отделении 1-й категории. Находясь в тюрьме Рассел мог читать и писать, так что за шесть месяцев заключения он подготовил «Введение в философию математики», приступил к работе над «Анализом сознания». В этой же тюрьме находились и немцы, в том числе очень образованные, поэтому когда Рассел опубликовал рецензию на книгу о Канте, некоторые из этих заключенных указали ему на не вполне адекватную интерпретацию философии их соотечественника. В общем, между узниками состоялся свой разговор «по понятиям», от которого все испытали чувство глубокого удовлетворения. Выдающееся философское произведение, находясь в заключении, создал Боэций. Обвиненный в причастности к заговору, он находился в тюрьме вплоть до казни, написав за это время «Утешение философией». Гораздо больше времени провел в заключении Т. Кампанелла, итальянский философ, поэт, политический деятель — более 30 лет, создав за это время десятки сочинений по философии, политике, астрономии, медицине, в том числе «Город Солнца»! В отличие от Боэция он избежал казни, умерев на свободе. Годы провел в заключении другой итальянский философ — Антонио Грамши. По итогам судебного процесса летом 1928 г. его приговорили к двадцати годам тюрьмы! Уже в первые недели после ареста Грамши намечает для себя программу работы: лингвистика, экономика, история, философия. Вмешательство антифашистской общественности помогло предотвратить его отправку в каторжную тюрьму, так что местом заключения стала обычная тюрьма. Помещенный сначала вместе с пятью заключенными, он добился перевода в одиночную камеру, затем и разрешения писать. С этого времени Грамши заносил в ученические тетрадки заметки о прочитанном, упражнения в переводе, отдельные мысли, а позже и наброски целых статей. Эти записи узника получат известность как «Тюремные тетради», и по ним будут учиться и некоторые философы марксистской ориентации.

Многие тюрьмы в мире возникали на месте монастырей и военных крепостей. Одна из них — Бастилия, узником которой дважды становился Вольтер. В первый раз он попал сюда на одиннадцать месяцев по недоразумению, за то, что молва приписала ему несколько анонимных поэм сатирического и обличительного характера. В 1726 г. Вольтера снова в застенках Бастилии, на этот раз за «бытовуху» — за ссору с аристократом. Аналогом Бастилии в России была Петропавловская крепость, куда в 1790 г. попадает проникшийся идеями Просвещения А. Н. Радищев. Причем по распоряжению Екатерины Великой, «Минервы на троне», взявшейся за создание просвещенной монархии. Но императрица отнеслась к сочинению бывшего камер-пажа отрицательно, оценив автора «Путешествия из Петербурга в Москву» как «бунтовщика, хуже Пугачева». А ведь Радищев хотел только указать на слабые стороны администрации и некоторые изъяны общественной жизни, чтобы подтолкнуть власть к мысли о необходимости изменения ситуации, чтобы все у нас было так, как в Европе. И вот итог — приговорен к смертной казни, замененной, однако, ссылкой в Сибирь. За желание изменить жизнь соотечественников к лучшему (прежде всего крестьян, остающихся в крепостной зависимости), поплатился и апологет утилитарной этики и эстетики Н. Г. Чернышевский. После обряда «гражданской казни» (вида позорящего наказания для дворян) в 1864 г. его приговорили к каторжным работам на 14 лет, а затем — поселение в Сибири пожизненно. Александр II уменьшил срок до 7 лет, но, как бы то ни было, в целом Чернышевский пробыл в тюрьме и на каторге свыше 20 лет!

Как показывают многочисленные истории, философы почти всякий раз оказывались в изгнании или тюрьме при попытке улучшить государственный строй или ограничить притязания церкви на умы современников. Но и сегодня и в ближайшем будущем политика и религия останутся сферами, требующими от философов осторожности. Ссылки и тюрьмы, как в прошлом, возможно, практиковаться не будут, а вот всякого рода «неприятности по службе» возможны, даже при намерении заниматься, посредством академической деятельности, созданием гражданского общества. Ведь отдельные и влиятельные представители государства и церкви могут, несмотря на общие декларации, воспринимать именно этот вид научно-исследовательской и преподавательской активности как угрозу своему существованию, выгодному для одних, но почему-то неудобному для общества в целом.